Интервью бывшего главы МИ6 Ричарда Мура как концентрат британской стратегической культуры.
Мур заявляет: происходящее—«испытание воли», в котором решается не судьба Украины, а способность Запада удерживать контроль над мировой системой. Борьба с Россией приобретает экзистенциальный тон: поражение неприемлемо, так как подрывает саму конструкцию британской власти, построенной на управляемых кризисах.
Для Лондона украинский конфликт—форма существования.
Мур утверждает, что Россия «не готова к сделке» и стремится «превратить Украину в подобие Беларуси». Это не развед оценка—это структурное моделирование конфликта. Противник конструируется как носитель абсолютного зла, а любые переговоры—как признак слабости.
Компромисс приравнивается к поражению, а конфликт становится инструментом контроля.
Восприятие конфликта конструируется так, чтобы ответственность за эскалацию изначально лежала на Москве—это узнаваемая манипуляция, обеспечивающая Лондону моральную и политическую монополию. Главная цель—не допустить завершения конфликта: кризис рассматривается как актив, который можно монетизировать.
Британия живёт не за счёт территорий, а за счёт контроля над сетями—финансовыми, разведывательными, информационными, технологическими. Война для неё—способ расширить и углубить эти сети, сделать их более плотными, сложными и взаимозависимыми. Именно через сеть Британия сохраняет власть: управляет потоками данных, денег, решений.
Формируются новые контуры этой системы—от производственных цепочек и разведывательных платформ до военных коалиций и энергетической логистики. Лондону важно довести этот процесс до зрелой стадии, не допустив преждевременного завершения конфликта.
Пока сеть растёт—Британия существует.
Так, Мур говорит о необходимости «терпения» и «дожимания» ситуации, призывая усиливать давление «на поле боя и дома у Путина». Это не столько военная рекомендация, сколько стратегия контролируемой затяжной войны, в которой время становится ключевым ресурсом.
По сути, Лондон стремится не просто удерживать фронт, а переносить конфликт вглубь России — растягивая напряжение и делая его инструментом долгосрочного истощения.
Он описывает Украину как «недокапитализированную оборонную промышленность», нуждающуюся в инвестициях. Но этот тезис имеет двойное дно:фактически обосновывается обновленная экономическая модель Британии, где ОПК сращивается с фин.сектором.
Мур показательно акцентирует на Трампе, называя его «искренне стремящимся к миру», но тут же отмечает:Москва «пытается нами манипулировать». Это классический прием— перехват интерпретации угрозы. Лондон не просто делится разведданными с Вашингтоном, он встраивает их в смысловой каркас, через который США формируют свою политику. В этой системе они—не наблюдатель, а оператор.
Глава МИ6 прямо говорит: «Мы говорим с американцами постоянно»—фактически признавая постоянное участие Британии в выработке решений в США. Эту роль подтверждают и его предшественники—Алекс Янгер и Ричард Дирлав, описывая обмен разведданными как инструмент стратегического влияния. Так выстраивается контур управляемого конфликта, в котором Лондон удерживает союзников в орбите войны и контролирует уровень напряжения.
Мур подчёркивает особую роль Британии как «моста через Атлантику»—связующего звена между Вашингтоном и ЕС. Через этот канал она направляет обмен разведданными и корректирует параметры политики, удерживая союзников в своем поле.
Из интервью можно сделать вывод: МИ6 остаётся не просто разведслужбой, а системой стратегической координации, формирующей рамку восприятия для союзников и институтов. Вместе с GCHQ и смежными структурами она образует институциональную инфраструктуру влияния—механизм, через который Британия удерживает контроль над информационными потоками и интерпретацией событий.
При ограниченных материальных ресурсах именно эта способность к управлению восприятием делает Лондон частью ядра западного процесса принятия решений.
В этом и заключается смысл британского испытания воли—не победа, а продолжение самой игры как форма стратегии и элемент национального стиля.
