Бегство от «шмелей»
С четверга был не с вами. Вернулся. И не просто из поездки. Ощущение: провалился сквозь тонкую пленку настоящего в густой, настоянный на боли сироп прошлого.
В Саратовской глубинке, в городке, который время словно забыло выключить, умер мой двоюродный брат Лёва. Его последним пристанищем стала крохотная каморка на старом стадионе. Как в кадрах Балабанова – абсурд соседствует с невероятной, хрупкой человечностью. Он ушел от семьи, ушел в эту бетонную скорлупу, заточил себя среди горшков с цветами. «Легкая рука, – взахлеб рассказывал мне другой обитатель стадиона, соскучившийся по живому человеку, – сухую палочку воткнет – и она растет!» Двадцать лет дружбы... А Лёвин мир был тихим: книги да эти цветы, пробивающие свет сквозь щели в бетоне.
Я стоял на пороге его опустевшей кельи. Захотелось увидеть то, что он видел в последние часы. Вышел. Стадион. Визг мальчишек, гоняющих мяч по вытоптанной траве. Бам! Удар – и гулкое эхо, подхваченное размашистыми лапами вековых тополей, покатилось по округе. Эхо, срывающее с верхушек сотни черных ворон. Воздух тут же наполнился их карканьем. А в следующее мгновение ты вдыхаешь – и проваливаешься в густой и сладкий запах цветущей липы. Этот контраст – детский визг, воронье карканье, удушающая сладость – парализует. Здесь время застыло. Это и есть тот самый запаянный в янтарь Советский Союз, к которому порой так нелепо тянется сердце.
Кладбище «Шмели». Оно чудовищно разрослось, поглощая окраины. Переполнено вечно живыми теперь людьми. Вспомнил слова другого друга, тоже ушедшего: «А я всю жизнь от «Шмелей» бегу». Только вчера до меня дошло: бежал он не от полосатых насекомых. Бежал от этих «Шмелей». Они и его догнали. Ждут они и остальных жителей этого городка…
Городок... Пустующий храм. Зашел. «Приход есть?» – спрашиваю у бойкой женщины. «Как же! – с гордостью парирует она, – люди на праздники приходят!». Только на праздники?,- уточнил я?… Город не верит. Или верит устало, по инерции, исчерпав запас надежды. А на что надеяться? Город разваливается. На каждом углу – язвы: выцветшая от дождей реклама «центров микрофинансирования» с «особыми условиями» для пенсионеров. И соседствующие с ними ломбарды – зловещие приемники последнего добра. Циничный симбиоз отчаяния.
Нужен федеральный проект «Малые города»! Жизнь здесь угасает. Инфраструктура отдыха? Её нет. Зато этника – она везде. Забрала в цепкие руки все: от зерна до мелкой лавки. Понимаю местного мэра. В таких тисках он бессилен. Не угодишь – устранят.
Мужик здесь вымирает.
Улица, где жила бабушка... Вся переехала на «Шмели». Парни до пятидесяти. Алкоголь.
И на этом фоне – какие люди! Какая глубина, какая доброта, не убитая ничем! Заглянул в один дом. Супруги, обоим за семьдесят. Она – поэтесса. Скромная книжечка, 45 экземпляров. Накрыли стол. Пил чай, слушал ее стихи. Одно – про Крымский мост, символ мощи России. «Какие прекрасные стихи!» – вырвалось у меня, - вам со сцены их читать нужно! И тут ее муж, до того молчавший, поднимает глаза. В них – животный ужас. «А вы... мою никуда не заберете? А то я без нее умру!» Отодвинулся от стола. Запомнить! Вот она – настоящая русская семья в духе того же Балабанова: где мужчина держится за жену как за якорь в бушующем море пошлости и распада. Без нее даже не дышать.
Улицы. Почти без асфальта. Глубокие ямы, как раны. Некогда моя родная – заросла бурьяном по пояс. А в конце ее – бензоколонка. Подъезда нет, лишь засохшая грязь. И из нее – как клыки из пасти – торчат два тщательно начищенных, позолоченных льва. Парадный въезд... в никуда. Апогей пошлости.
Нам нужно начинать возрождение региональной жизни, деревни! Местные мне говорят: «Мы привыкли, все хорошо! Доживем!». Возражу: согласиться со смертью – значит уже умереть самому! Нужно сражаться! Всегда.
За каждый крохотный рай на земле, который обязан быть достоин Царствия Небесного – хотя бы потому, что в нем живут такие Лёвы, такие старики со стихами и львиным ужасом в глазах, такие люди, чья доброта пробивается сквозь асфальт безнадеги, как цветы в бетонной каморке под трибунами.
КАРНАУХОВ | подпишись
